ДОНСКИЕ СКАЗЫ И СКАЗКИ

СВЕДЕНИЯ О СКАЗИТЕЛЯХ

СЫЧЕВ ВИКТОР ЯКОВЛЕВИЧ

Сычёв Виктор Яковлевич, 1904 года рождения, уроженец хутора Мохового, Хоперского района, Сталинградской (ныне Волгоградской) области.

Был исполнителем традиционных донских сказов и сказок, которые перенял от своего деда Сычева Федора Матвеевича. Его излюбленный жанр — это сказы о Великой Отечественной войне 1941-1945 годов и легенды и предания героического характера, повествующие об историче­ских лицах —Петре Первом, Степане Разине, Кондратии Булавине, Емельяне Пугачеве, Платове и Суворове.

Обладал большим импрови­заторским талантом и иногда перерабатывал одну и ту же сказку по нескольку раз.

Запись сказов и сказок от В. Я. Сычева производилась с 1940 по 1947 год. Всего от него записано более 50 сказов и сказок.

Исполнял свои сказы и сказки обычной разго­ворной речью, сопровождая ее мимикой и жестами, которыми при рассказывании широко пользовался. В традиционный текст сказа и сказки вставлял от себя пословицы, поговорки и пояснения, выражая в них одобрение или осуждение действий героев сказа или сказки.

ЛАЩИЛИН ПЕТР МИТРОФАНОВИЧ

Ламшлин Петр Митрофанович родился в 1886 году, уроженец станицы Михайловской Хоперского района Сталинградской (ныне Волгоградской) области.

Уча­стник Первой мировой войны 1914 — 1918 годов. В рядах Красной Ар­мии дрался с белогвардейскими бандами Краснова и Деникина.

Любовь к донскому фольклору унаследовал от своей матери Анастасии Ивановны Лащилиной и деда со стороны матери Ивана Прокофьевича Хоперского.

От П. М. Лащилина в период с 1926 по 1929 год записаны 21 сказка и сказ.

ПОЛОВИН ТИМОФЕЙ МИХАЙЛОВИЧ

Половин   Тимофей   Михайлович,   1896 года рождения, уроженец   хутора   Средне-Форштадского Хоперского района Сталинградской (ныне Волгоградской) области.

Был хорошо известен как сказитель. Сложенные им песни неоднократно печатались в районных газетах Хоперского и Урюпинского районов.

От П. М. Половина записано много сказов и сказок, большая часть которых посвящена вождям и полководцам Октябрьской революции.

ЛАЩИЛИНА АНАСТАСИЯ ИВАНОВНА

Лащилина   Анастасия Ивановна,   уроженка    станицы    Михайловской, Хоперского района Сталинградской (ныне Волгоградской) области.

От нее произведена запись текстов   многих   народных   казачьих   драм.   Кроме    народных    казачьих драм от А.И. Лащилиной в период с   1926 по   1929 год записано 15 сказок.

КАВЕШНИКОВ АРИСТАРХ ЕФИМОВИЧ .

Аристарх Ефимович Кавешников Родился в 1893 году в станице Михайловской Хоперского района Сталинградской (ныне Волгоградской) области.

Многие ска­зки и сказы усвоил от своего деда и бабки со стороны матери Шахватова Петра Алексеевича и Шахватовой Анны Моисеевны. Особенно любиЛ Кавешников рассказывать сказы и сказки из эпохи гражданской войны — о красных партизанах. Сам он участник Первой мировой вой­ны, в эпоху Гражданской войны был в партизанском отряде и в период 1941—1945 годов   сражался на   фронтах   Великой Отечественной войны.

ВОЛОДИНА ПЕЛАГЕЯ ИВАНОВНА

Володина Пелагея Ивановна—уроженка хутора Лысогорского Хоперского района Сталинградской (ныне Волгоградской) области.

От нее в период с 1934 по 1937 год была произведена запись 16 сказок и сказов, а также много песен и народных драм. Песни, записанные от нее, были опубликованы в сборниках «Песни донского казачества» (Сталинградское областное книгоиздательство, 1936 и 1937 годы издания).

ДВУЖИЛОВ АНТОН АРХИПОВИЧ

Двужилов Антон Архипович Родился в 1904 году, уроженец хутора Деминского Ново-Анненского района Сталинградской (ныне Волгоградской) области.

Лю­бовь к донской казачьей песне и сказке усвоил от своего отца Ар­хипа Двужилова, который еще в молодости славился как один из лучших песенников и сказочников хутора Деминского.

ЗЕНИНА ТАТЬЯНА ВАСИЛЬЕВНА

В период 1936 и 1937 годов от Зениной Татьяны Васильевны, родившейся в 1863 году, урожен­ки хутора Лысогорского Хоперского района Сталинградской (ныне Волгоградской) области

Записано 8 сказок и сказов, несколько бы­лин и целый ряд песен. Рассказывала сказы и сказки, особен­но те, в которых наличествует рифма, речитативом, медленно и тягуче, растягивая слова.

В молодости Т. В. Зенина обладала неплохим голосом и была большой любительницей погулять на казачьих свадьбах. В более пожилом возрасте Т.В. Зенина исполняла своя песни не на свадьбах, а на супрядках, когда к ней собирались прясть овечью шерсть и козий пух женщины-соседки и одновременно слушали исполнявшиеся хозяйкой былины, песни, сказки.

ДОНСКИЕ СКАЗЫ И СКАЗКИ

КАК ПЕТР ПЕРВЫЙ КАЛАНЧУ СТАВИЛ

Опустил в Новохоперске Петр первый свои корабли на Хопер. Пошел он на них вниз, к самому Дону, но задер­жался возле Михайловской станицы. Захотел он тут возле самого Хопра каланчу кирпичную поставить, чтобы она всегда его кораблям путь указывала, чтобы корабли могли в этом месте харчей и зелья ружейного про запас брать.

Распорядился Петр со всех концов рабочий люд пособрать. Начали каланчу строить. Что за день они построят, то за ночь все развалится. Стражу строгую ставили - ни­чего не помогает. Три дня так бились, ничего поделать не могли. Доложили об этом самому царю. Задумался царь, а ничего придумать не может. Случился тут старый-пре­старый казак, что еще со Степаном Тимофеевичем Разиным в самую Персию хаживал. Есаулом у него бывал. Пришел он к царю и сказал ему:

— Знаю твое горе: что твои работники за день постро­ят, то неведомая сила за ночь размечет. Место это нечис­тое, на нем казаков воеводы твои понапрасно казнили. Ни­чего ты на нем не построишь, если чистою кровью свои грехи не смоешь. Кликни клич, и если найдется такая де­вица, какая сама волею-вольною согласится живою под стену кирпичную лечь, то будут твои стены крепко стоять. Вот тебе и весь мой сказ, царь.

Опечалился Петр. Из палатки своей вышел и по-над берегом Хопра зашагал. Ходил, ходил и ничего придумать не мог. Но вот навстречу ему за водой молодая казачка идет, красивая, круглолицая, чернобровая. Губы -спелой вишни краснее. Поравнялась она с царем, низко поклони­лась, поздоровалась. Поглядела на царя и тут же приме­тила его грусть-тоску.

— Ты чего, скажи, наш государь-батюшка, опечалился?

Рассказал Петр, что старый казак—есаул Степана Ти­мофеевича Разина ему сказывал, а от себя добавил, что не­возможно ему такую девицу сыскать, чтобы она живою под стену кирпичную легла.

Молодая казачка стоит и царя пытает:

— А зачем тебе, царь, каланча кирпичная так дюжа нужна?

— Не мне, а всему народу она нужна. Хочу я на Дон итти, горло его у турок отвоевать, Азов—город взять, что­бы всему народу нашему способнее по морю плавать было.

— Ну, коли так, я согласна. Закладывай меня в стену кирпичную, чтобы стояла твоя каланча нерушимо и путь твоим кораблям указывала, чтобы твои мореходы к ней приставали и харчей себе и зелья ружейного про запас брали.

На другой день, на зорьке утренней, работнички царские заложили молодую казачку под стену кирпичную. И пошла у них с того дня работа успешная, за каких-нибудь шесть недель они всю каланчу сложили. Ни один-то кир­пичик за это время не упал, ни один-то простеночек у ка­ланчи не похилился.

Давно уже по Хопру не плавают кораблики, а каланча все стоит. Уж ровно двести лет прошло, а она стоит, как новенькая - и один кирпичик с нее   не повалился, ни один простеночек не покривился. На чистой крови крепко стоит каланча.

АТАМАН И ГЕОРГИЕВСКИЙ КАВАЛЕР

Идет станичный атаман по рядам казаков на смотру. За ним помощники да писаря следом поспевают. Возле каж­дого казака останавливаются. Спервоначала оглядывают коня, седло, шашку, а потом и сбрую казачью - мундиры, шаровары будничные и праздничные, перетрясают, до са­мой что ни на есть мелочи доходят.

Атаман, помощники и писаря к казаку привязываются: почему де у твоего коня шерсть запрокинулась, почему седло потерто, шашка заржавела, сапоги не чищены, мун­диры и шаровары поношены.

А чего там понапрасну говорить: все у каждого казака для службы—от коня и до самой малости—самое что ни на есть лучшее, во всем себе он отказывает, а вся справа у него новая. Понапрасну атаман, помощники и писаря каза­ков на этих самых смотрах прижимали. Себе на могарыч они промышляли.

А как глаза им зальешь водкой, так глядишь через час все плохое на хорошее переделается. Так и на этот раз они ни с того ни с сего к каждому казаку придираются. Кто из казаков огрызается, хочет горлом взять, того, глядишь, на сутки, а то и на всю недельку, в кутузку в холодную сунут. А кто шапку на правый бок ломает, глазом на ка­бак косит, угощенье сулит, тот легко от них отделывается.

Так и ходили они, от одного казака к другому, пока на старика-казака не напоролись. Вместо своего сына на смотр он приехал. Все у него - и конь, и шашка, и сбруя кон­ская и сбруя казачья в исправности. Одним словом, ко­мар носа не подточит, а не то, что атаман с помощниками да писарями своими. Видать сразу, что бывалый казак-старик. Походили они вокруг него, поглядели и начали помаленьку у него справу корить, старика щупать, не начнет ли он шапку на правый бок ломать, да одним гла­зом на кабак косить. А старик и не думает им поддаваться, твердо знает, что у него все в исправности. Слово за сло­во, начал он на атамана огрызаться. Атаман - орать. А ста­рик стоит на своем не унимается. Тогда атаман кликнул двух полицейских.

— Посадите-ка этого деда денька на три в холодную. Пусть он там самую малость попростынет.

Полицейские рады стараться: подхватили деда и в тигулевку (прим. – тюрьма в донском лексиконе) посадили. Кончился смотр. Пришел на другой день в правление атаман. Голова у него с похмелья трещит, раскалывается, выпить ему требуется.

Вспомнил он тут про вчерашнего деда.

— Небось, старый хрен, и одним днем сыт. Пускай бу­тылку могарыча мне поставит и тогда с богом, на все че­тыре стороны.

Кликнул атаман сиденочников.

— Приведите-ка мне из холодной деда. Поговорить мне с ним требуется.

Сиденочники за дедом наперегонки кинулись. Ждет атаман деда поджидает, но не ведут его чего-то, дюжа дол­го сиденочники глаз к нему не кажут. Не вытерпел атаман. По столу кулаком вдарил, на все правление   заорал:

— Да скоро ли вы ко мне деда приведете?

Один сиденочник, какой посмелее других был, из-за две­ри тонким бабьим голосом ему отвечает:

— Да он, ваше благородие, господин станичный атаман, не идет. Мы его и добром просили, и вами, ваше благоро­дие господин станичный атаман, попужали, ничего не бе­рет—не идет, говорит, до тех пор сидеть буду, пока меня сам атаман из тигулевки выпускать не придет.

Заругался тут атаман черным словом, не посмотрел, что у него над самым столом императорские портреты ви­сели.

— Скажите ему, что если он сейчас ко мне не придет, так я его за можай загоню!

Вдарились сиденочники, целый час пропадали, а потом атаману доложили:

— Он тулуп-то свой нагольный снял, а под ним мундир атаманского полка, а на мундире у него за турецкую вой­ну через всю грудь полный бант—все четыре георгиевских креста повешены. И говорит он нам, пусть атаман-то ко мне придет, да не мне, а моим наградам-крестам, что мне за подвиги дадены, покланяется, меня попросит, а я поду­маю, выйти мне из тигулевки или еще посидеть.

Видит атаман, что дело его табак, придется ему самому итти казака-старика просить, а то, не дай бог, до окружного дойдет. Тогда за это его не похвалят, по головке не по­гладят,— атаманца казака-старика, георгиевского кавалера, за пустяк в тигулевку посадил, клопами целый день и целую ночь кормил. Пришел атаман к деду в тигулевку, а дед над ним чванится:

— Ты меня получше попроси, подольше покланяйся. Мне не грех покланяться. Я ведь и за Дунай ходил, и Плевну брал, и под Шипкой с турецкими пашами дрался. Вот за это-то за самое мне все эти четыре крестика даны. Полный бант.

Дед тут прищурился, усмехнулся:

— А у тебя, никак, нет ни одного, господин атаман, крестика?

Пришлось не мало атаману покраснеть. Семь потов дед с него согнал, а потом уж из тигулевки вышел. На про­щанье дед сказал:

— Ты глаза-то, атаман, не очень водкой заливай. Поча­ще казакам на грудь посматривай.

Сел дед на коня, вдарил его плетью и поехал до дому.

Атаман с тех пор потише на смотрах с казаками стал, поменьше могарычей с них драл, почаще, как старик атажанец ему говорил, на грудь казаков приглядывался.

ВИХРЬ-АТАМАН ПЛАТОВ ВОЕННОЙ ХИТРОСТИ КАЗАКОВ УЧИЛ

Было это дело, когда в Сталинграде немцев наши Крас­ные войска со всех сторон окружили, в железное кольцо их крепко-накрепко зажали. Знают немцы, что окружены они, но не сдаются, упираются, каждый шаг земли нашим вой­скам в то время у них с бою брать приходилось. Собрались как-то раз в блиндаже наши донские казаки — все лихие разведчики, из таких, что каждый не один раз немецких языков голыми руками брал. Собрались и гутарят промеж себя речи держат. Друг дружке на то жалятся, что пошли немцы теперь все пуганые, стали они как зайцы чуткие— спят и во сне все слышат и видят. За последние три дня казакам-разведчикам ни одного немца взять никак не довелось. За целых за десять шагов те­перь немец чует, как казак к нему по земле ползет.

Гута­рят казаки, друг дружке, на немцев жалятся, что пошел те­перь немец чуткий да бережной, а сами все возле пригрубка (прим. - печка) собрались, греются. И не заметили они, как вошел к ним ка­зачок в новом нагольном полушубке овчинном, поясом ре­менным туго подтянутый, росточком казачок этот так себе, небольшого дюжа, среднего будет. Вошел и к пригрубочку тоже подошел, подсел и греется, казачьи речи сам слушает.

Слушал, слушал, а потом казакам и говорит:

— Не могет такого дела, братцы-станичники, быть, что­бы простой казак—немудрящий—хитрого и ушлого немца не обошел...

Заспорили с ним казаки, что теперь сразу немецкого языка не возьмешь - немец теперь казака за десять шагов чует. Усмехнулся себе в усы казачок в новом нагольном полушубке овчинном, поясом ременным крепко подтянутый, и говорит.

— А ты на то и казак — должен ты немца за двенадцать шагов так скрутить, чтобы он у тебя никак ни пикнуть, ни ворохнуться уже не мог.

Поспорили с ним казаки, поспорили, а потом двое самых лихих разведчиков и говорят ему:

— Что нам речи попусту гутарить, пойдем-ка лучше вместе с нами попытаем, немецкого языка добудем, погля­дим мы - у тебя поучимся, как нужно немца за двенадцать шагов так скрутить, чтобы он никак ни пикнуть и ни ворох­нуться уже не мог.

— Пойдем...— сразу согласился казачок в новом наголь­ном полушубке овчинном, поясом ременным туго подтяну­тый.

Вышли они из блиндажа — ночь такая темная, что в двух шагах человека уже не видать. Спустились они все трое от блиндажа по узенькой дорожке, и поползли мимо сосен по склону Мамаева кургана, где немецкие окопы проходили, а в этих окопах их часовые сидели. Ползут и видят казаки-разведчики, в это время из-за тучи одним своим краешком луна выглянула, шагах в двенадцати немецкий часовой из окопа выглядывает, прислушивается, должно их, казаков, уже почуял. Присели казаки-разведчики и шепчут на ухо казачку в нагольном полушубке овчинном, поясом ременным крепко подтянутому.

— Почуял нас немец, как его теперь мы брать будем? А казачок в нагольном полушубке овчинном, молча из-за пояса ременного крепкий аркан из конского волоса витой достает и не успели казаки-разведчики слова сказать, как он правою рукою размахнулся, и что есть силы метнул ар­кан. Обвился змеею аркан на шее у немца, захлестнул он его крепко-накрепко. Немец не успел и пикнуть, как казаки по ногам и рукам его уже скрутили. Через каких-нибудь полчаса в штаб на допрос доставили.

Доставили казаки-раз­ведчики немца в штаб и опять погреться в блиндаж идут. Идут и казачка в нагольном полушубке овчинном пытают:

— Ты-то, скажи нам, пожалуйста, чей будешь?

Усмехнулся казачек себе в усы.

— Я-то—Платов—небось вам про него, казакам, тоже не один раз слыхать доводилось. Когда-то я французов здо­рово бил, их полки крушил — и за это меня все — и недруги и други Вихрем-атаманом звали, а теперь вот на старости лет мне довелось свои кости побеспокоить — не терпится мне, чешутся у меня руки, охота вас, своих внуков, малость поучить, как немцев премудрых арканом за шею ловить.

Сказал это и в темноте пропал, как лед в кипятке раста­ял. Подивились казаки-разведчики, но сразу же у Платова его ухватку переняли и — хоть немцы казаков за десять шагов чуяли, но казаки выучились ловко немцев арканом за шею таскать. Сначала это на Сталинградском фронте пош­ло, а потом и везде.

Такие дела казаки вершить стали от самого Черного моря до самого Ледовитого океана, везде, где после Сталинградского разгрома немец чуток стал — да его казак своей смекалкой все равно брал. Всегда, когда надо казаки-разведчики языков в избытке таскали, они у самого Вихря-атамана Платова смекалку и всю его военную пре­мудрость на Мамаевом кургане под славным городом-героем Сталинградом сразу с одного маху переняли.

Казаки все хоть и простей народ, но дюже смекалистый пошел, у них у всех на плечах головы, а не как у немцев—глиняный кув­шин пустой да чугунный казанок, не целый, а с немалою большой дырой.

Заказать издания по теме в фонде Донской государственной публичной библиотеки

Лащилин Б. С. Донские сказы.- Сталинград : Сталинградское книжное издательство, 1948
(Л-289, инвентарный номер 717.636)

Лащилин Б. С. Это было: легенды и были. – Волгоград : Нижне-Волжское книжное издательство, 1982

Лащилин Б. С. Батюшка-Дон: предания, легенды и были донского казачества. – Воронеж : Серебряная гора, 2006.